Умберто Эко Cказать почти то же самое. Опыты о переводе. Умберто Эко «Сказать почти то же самое. Опыты о переводе Сказать почти то же самое

Books"/>

Новое издание сборника знаменитейшего итальянского писателя и ученого на этот раз посвящено теме перевода, автор подробно объясняет на интереснейших примерах что значит переводить? Первый ответ, и притом утешительный, может быть таким: сказать то же самое на другом языке. Цитата Умберто Эко - один из самых бурлящих кратеров вулкана современной интеллектуальной жизни Италии. Юрий Лотман. Аннотация: Сказать почти то же самое - скорее, совокупность практических рекомендаций, которые касаются извечных трудностей и подводных камней в работе переводчика. Значительную её часть составляют примеры конкретных переводческих решений, что позволяет сравнивать подход их авторов к задачам интерпретации. К тому же книга дает немало пищи для размышлений каждому любителю литературы независимо от того, владеет он илинет иностранными языками. Эко подробно объясняет на интереснейших примерах что значит переводить? Первый...

Другие книги схожей тематики:

Описание	Год	Цена	Тип книги
Умберто Эко – знаменитый итальянский писатель, автор бестселлеров «Имя розы» и «Маятник Фуко», всемирно известный специалист по семиотике, историк культуры; его книги переведены на десятки языков. В… - Издательство АСТ, (формат: 145x205, 214 стр.) электронная книга	2003	349	электронная книга
Долгожданное переиздание бестселлера Умберто ЭкоАтландина, Шамбала, Земной Рай и страна царицы Савской, крепость Аламут, аббатство Гластонбери и многое другое в потрясающем исследовании Умберто… - СЛОВО-SLOVO, (формат: 170x235, 480 стр.)	2017	3417	бумажная книга
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! Вы открыли книгу, в которой из самых различных источников собраны несколько сотен рекомендаций по выбору, подготовке и приготовлению рыбы. Смеем утверждать, что это наиболее… - Accent Graphics communications, (формат: 145x205, 214 стр.) электронная книга	2014	60	электронная книга
Как признаться в любви? Это не риторический вопрос, это целая проблема для некоторых людей. Подкаст, как всегда в последнее время, сделан по вопросу от нашей слушательницы: У меня есть молодой… - Копецкая Александра, (формат: 170x235, 480 стр.) аудиокнига можно скачать	2015	49	аудиокнига
«Аня в Стране чудес» – книга совершенно уникальная. Трудно сказать, чей талант – автора или переводчика – сверкнул в ней большим количеством граней, ярче блеснул тонкостью юмора, своеобразием… - Азбука-Аттикус, электронная книга	1864	169	электронная книга
Том 1. Приказано соблюдать радиомолчание: повести, рассказы, исследования. Автор трёхтомного Собрания сочинений под общим названием Жизнь в перископ Анатолий Штыров, по мнению ведущих отечественных… - Русский мир, (формат: 145x205, 214 стр.)	2017	2310	бумажная книга
«Аня в Стране чудес» - книга совершенно уникальная. Трудно сказать, чей талант - автора или переводчика - сверкнул в ней большим количеством граней, ярче блеснул тонкостью юмора, своеобразием… - Азбука-Аттикус, (формат: 170x235, 480 стр.)		159	бумажная книга
Крупнее Цветаевой в нашем столетии нет поэта -так сказал о Марине Цветаевой Иосиф Бродский, имея в виду не только пространство России. Отказываясь от морализаторского фильтра, не заботясь о границах… - Азбука,	2019	377	бумажная книга
Сборник кинопрозы молодого сценариста и писателя Дмитрия Соболева открывается повестью Остров, обращающейся к внутреннему миру каждого человека, поискам духовной гармонии и неизбежной для всякого… - Амфора,	2007	280	бумажная книга
В этой книге представлено едва ли не самое удачное произведение неподражаемого сэра А. Конан-Дойля – исторический роман «Белый отряд»! Это воистину величайший гимн патриотизму, верности долгу и… - MMB-Text, электронная книга	1891	59.9	электронная книга
Едва ли не самый брехливый и в то же самое время скучный жанр – мемуары. Автор старательно кривляется, описывая жизнь, которую хотел бы прожить, но читающим все равно скучно. Вообще, завидев на… - Эксмо, электронная книга	2004	176	электронная книга
Что можно сказать о лучшем романе Мигеля Сервантеса, что уже не было бы сказано? 171;Дон Кихоту 187;четыреста лет, и почти все это время он стоит в первой десятке величайших книг человечества. А… - Азбука,	2014	626	бумажная книга
О человеке и времени. О непреходящих истинах. О силе духа и твердости убеждений. Обо всем этом задумаешься, читая не слишком большую по объему, но чрезвычайно насыщенную фактами, материалами… - Институт российской истории РАН, (формат: 145x205, 214 стр.)	2001	221	бумажная книга

Отзывы о книге:

Достоинства: Изумительная книга профессионала с Большой Буквы! Втройне приятно было читать как профессиональному переводчику со шведского и английского, как автору 4 книг стихов, " висевших " здесь, на OZONе, с 2005 по 2018 гг., как читателю, столкнувшемуся с цитатой из любимого стихотворения Элиота (" In the room the women come and go Talking of Michelangelo. "

патаракин андрей(Энди Таккер) 0

Любой, кто хоть как-то соприкасается с профессией переводчика, просто обязан ознакомиться с этим монументальным трудом, по своей основательности значительно превосходящим программные в России работы К.Чуковского и Н.Галь. «Сказать почти то же самое» - это не пособие по переводу. Книга вообще возникла из докладов разных лет о тех или иных проблемах, ныне поднимаемых в соответствующих главах, что не сказалось на ее универсальности, ибо она не оставляет неохваченным ни один из аспектов перевода, начиная от машинного и заканчивая так называемым интерсемиотическим, когда перевод осуществляется не с одного языка на другой, а из одной семиотической системы в другую, от нее отличную: когда, например, роман «переводят» в фильм, эпическую поэму - в комиксы или же пишут картину на тему стихотворения. До прочтения этой книги я не знал, что Эко и сам профессионально занимался переводами, потому брал книгу с легким скепсисом, ожидая поучений о том, что хорошо, а что плохо, чем, кстати говоря, грешат вышеупомянутые Чуковский и Галь – ведь нет ничего проще, чем отличить хороший (или точный) перевод от плохого (особенно в наше время с его электронными онлайн-словарями, когда любой чайник тыкает профессионалам о «несоответствии» перевода, будто профессионалы не в курсе значений отдельных слов). Но как сделать это самое «хорошо»? К сожалению, на этот вопрос ответа не даст ни одна книга – такое понимание приходит лишь с индивидуальной практикой. Так вот, к чести Эко надо отметить, что ему и в голову не приходит прикалываться над допустившими ошибку переводчиками (как это делает Чуковский), или нудно показывать примеры плохого перевода (как это делает Галь). Напротив, он даже отмечает некоторые из ошибок своих переводчиков – в этой книге львиная доля материала отведена под разбор переводов произведений самого Эко – как в чем-то по-своему удачные и позволившие какому-то образу заиграть новыми красками. И вообще, книга Эко гораздо шире любого из прочитанных мной трудов по переводу, ибо колоссальная, часто просто давящая эрудиция автора, конечно, не может успокоиться лишь на одном предмете – читатель найдет тут размышления и об эстетике, культурологии, поисках совершенного языка… Конечно, книга не лишена и недостатков. Самый главный связан с ее структурой, содержащей отдельным разделом не только примечания (а их к работам Эко можно сделать тьму), но и переводы переводов, поскольку в книге часто сравниваются самые разнообразные языки, в результате чего за переводом крупного отрывка, скажем, с немецкого, нужно лезть в третий раздел, что сильно отвлекает от процесса сопоставления. Да и сам автор иногда, такое ощущение, множит сущности сверх необходимого – скажем, примеры и выводы первой главы, относящейся к машинному переводу, явно избыточны и прямого отношения к искусству перевода не имеют, что может навеять скуку на тех, кто не очень хорошо знаком с Эко-преподавателем. Да, Эко бывает скучным лектором (как нередко в этой книге). Да, он бывает скучным писателем - после сногсшибательного дебюта последующие его романы представляют собой более-менее литературно переработанные лекции. Да, будучи блистательным интеллектуалом, он, несмотря на всю свою гигантскую эрудицию и чувство стиля, давно не в состоянии написать что-то именно живое (болезнь редактора?), предпочитая сосредоточиться на играх с текстом. Но, как ни крути, это одна из последних глыб классической европейской культуры, и его мнение по вопросам филологии поистине бесценно. А за приведенное ниже признание ему смело можно давать Нобелевку, на которую он, в отличие от многих современных лауреатов по литературе, уже давно наработал. "В «Острове накануне» название каждой главы лишь смутно намекает на то, что в ней будет происходить. В действительности я забавлялся, давая каждой главе название одной из книг XVII в. С моей стороны это был tour de force (головокружительный трюк), вознагражденный лишь в самой малой степени, поскольку эту игру поняли только специалисты по той эпохе (да и то не все), и прежде всего - книжники-антиквары и библиофилы. Но этого мне оказалось достаточно, и я все равно был доволен. Иногда я задаюсь вопросом: не пишу ли я романы только для того, чтобы позволить себе эти отсылки, понятные лишь мне самому? Но при этом я чувствую себя художником, который расписывает узорчатую камчатную ткань и среди завитков, цветов и щитков помещает едва заметные начальные буквы имени своей возлюбленной. Если их не различит даже она, это неважно: ведь поступки, вдохновленные любовью, совершаются бескорыстно".

Слезов Евгений 0

Умберто Эко

Умберто Эко
Umberto Eco
Умберто Эко
Дата рождения:
Научная сфера:
Место работы:
Альма-матер:	Туринский университет искусств
Научный руководитель:	Университет Милана, Университет Флоренции, Университет Турина
Известен как:
Сайт:

Биография

«Искусство и красота в средневековой эстетике» (Arte e bellezza nell’estetica medievale , ). Краткий очерк эстетических учений средневековья. Рассматриваются эстетические теории видных средневековых богословов: Альберта Великого , Фомы Аквинского , Бонавентуры , Дунса Скотта , Уильяма Оккама , а также философско-богословских школ: Шартрской, Сен-Викторской.

«Поиски совершенного языка в европейской культуре» (La ricerca della lingua perfetta nella cultura europea , )

«Шесть прогулок в литературных лесах» (Six Walks in the Fictional Woods , ). Шесть лекций, прочитанных Умберто Эко в 1994 году в Гарвардском университете, посвящены проблеме взаимоотношений литературы и реальности, автора и текста.

«Пять эссе на темы этики» (Cinque scritti morali , ).

Другие работы

Умберто Эко - признанный эксперт в области бондологии , то есть всего того, что связано с Джеймсом Бондом . Изданы следующие работы: итал. Il Caso Bond (англ. The Bond Affair ), () - сборник эссе под редакцией Умберто Эко; англ. The Narrative Structure in Fleming , ().

Им написано несколько книг для детей:

итал. La bomba e il generale , (англ. The Bomb and the General ).
итал. I tre cosmonauti , (англ. The Three Astronauts ).
итал. Gli gnomi di Gnu , .

При переводе невозможно передать все смысловые оттенки и стилистические особенности оригинала. Переводчик, чтобы оставаться верным авторскому тексту, всегда вынужден жертвовать чем-то. По мнению Умберто Эко, перевод, таким образом, всегда остается лишь результатом переговоров, но ни в коем случае не следствием авторского или редакторского ультиматума. T&P публикуют отрывок из книги итальянского философа «Сказать почти то же самое» , в которой он размышляет о компромиссной сущности перевода, неразличимой с точки зрения чистой теории.

Что значит «переводить»? Первый ответ, и притом обнадеживающий, мог бы стать таким: сказать то же самое на другом языке. Правда, при этом мы, во-первых, испытываем немалые затруднения, пытаясь установить, чтó означает «сказать то же самое », и недостаточно ясно осознаем это в ходе таких операций, как парафраза, определение, разъяснение, переформулировка, не говоря уж о предполагаемых синонимических подстановках. Во-вторых, держа перед собою текст, подлежащий переводу, мы не знаем, что такое тó . Наконец, в некоторых случаях сомнительно даже значение слова сказать .

Мы не намерены подчеркивать центральное положение переводческой проблемы во многих философских дискуссиях и потому не станем приниматься за поиски ответа на вопрос о том, существует ли некая Вещь в Себе в «Илиаде» или в «Ночной песни пастуха, кочующего в Азии»* (та Вещь в Себе , которая, казалось бы, должна просвечивать или проблескивать вне и поверх всякого языка, на который они переводятся), - или же, напротив, ее не достичь никогда, несмотря на все усилия, к которым станет прибегать другой язык. Залетать так высоко нам не по силам, и на дальнейших страницах мы неоднократно будем спускаться пониже.

Положим, в английском романе некий персонаж говорит: it’s raining cats and dogs . Плох будет тот переводчик, который, думая, что говорит то же самое, переведет это буквально: «дождь льет собаками и кошками» (piove cani е gatti ). Это надо перевести «льет как из ведра» (piove, а cantinelle или piove соте Dio la manda ). Но чтó, если это роман фантастический, и написал его приверженец так называемых «фортианских» наук*, и в нем рассказывается, как дождь действительно льет кошками и собаками? Тогда нужно переводить буквально. Согласен. А чтó, если этот персонаж идет к доктору Фрейду, дабы поведать ему, что испытывает необъяснимый маниакальный страх перед кошками и собаками, которые, как ему кажется, становятся особенно опасны, когда идет дождь? Переводить опять же нужно будет буквально, но утратится некий оттенок смысла: ведь этот Кошачий Человек озабочен также идиоматическими выражениями.

Сказать почти то же самое - это процедура, которая проходит под знаком переговоров

А если в итальянском романе персонаж, говорящий, что дождь льет кошками и собаками, будет студентом школы Берлица*, не способным удержаться от искушения украсить свою речь вымученными англицизмами? Если перевести буквально, несведущий итальянский читатель не поймет, что этот персонаж употребляет англицизм. А если затем этот итальянский роман нужно будет перевести на английский, то кáк передать эту привычку уснащать свою речь англицизмами? Неужели придется изменить национальность героя и сделать его англичанином, направо и налево сыплющим итальянизмами, или лондонским рабочим, безуспешно демонстрирующим оксфордское произношение? Это было бы непозволительной вольностью. А если фразу it’s raining cats and dogs произносит по-английски персонаж французского романа? Как перевести ее на английский? Видите, как трудно сказать, что такое тó , которое должно передаться через текст, и как сложно его передать.

В этом и заключается смысл нижеследующих глав: попытаться понять, каким образом, даже зная, что то же самое никогда не говорится, можно сказать почти то же самое.

* Женетт (Genette 1982) справедливо сравнивает перевод с палимпсестом, то есть с пергаментом, с которого «соскабливают» первоначаль ную надпись, чтобы нанести на него другую, но старая надпись все еще просвечивает сквозь новую, и ее можно прочесть. Что же касается этого «почти», то Петрилли (Petrilli 2001) озаглавила сборник статей о переводе так: Lo stesso altro («То же самое иное»).

При таком подходе проблема состоит уже не столько в понятии того же самого и не столько в понятии того же самого, сколько в понятии этого почти *. Насколько растяжимо это почти ? Все зависит от точки зрения: Земля почти такая же, как Марс, поскольку обе эти планеты вращаются вокруг Солнца и обе они шарообразны. Но Земля может быть почти такой же, как любая другая планета, вращающаяся в какой-то другой солнечной системе; она почти такая же, как само Солнце, поскольку речь идет о небесных телах; она почти такая же, как хрустальный шар предсказателя, как мяч или апельсин.

Чтобы установить пределы гибкости, растяжимости этого почти , требуются известные критерии, о которых предварительно ведутся переговоры. Сказать почти то же самое - это процедура, которая, как мы увидим ниже, проходит под знаком переговоров .

* Большое количество примеров объясняется не только дидактическими соображениями. Оно необходимо для того, чтобы от общей мысли о переводе (или даже от ряда размышлений нормативного характера) перейти к локальным анализам, приводимым в силу убеждения в том, что переводы имеют отношение к текстам, а каждый текст ставит проблемы, друг от друга отличные. См. об этом: Calabresi 2000.

Тексты по переводоведению зачастую не удовлетворяли меня именно потому, что в них богатство теоретических рассуждений не облечено в надежные латы примеров. Конечно, это относится не ко всем книгам или очеркам на эту тему, и я думаю, например, о том, какое богатство примеров собрано в книге Джорджа Стайнера «После Вавилона» (Steiner 1975). Но во многих других случаях у меня возникало подозрение, что теоретик перевода сам никогда не переводил и потому говорит о том, в чем не имеет непосредственного опыта*.

Как-то раз Джузеппе Франческато обронил такое замечание (пересказываю по памяти): чтобы изучать явление билингвизма, а значит, собрать достаточно опыта о формировании двоякой языковой компетенции, нужно час за часом, день за днем наблюдать за поведением ребенка, которому приходится испытывать двойственное лингвистическое побуждение.

Такой опыт может быть приобретен только: (1) лингвистами, (2) имеющими супруга или супругу другой национальности и / или живущими за рубежом, (3) имеющими детей и (4) способными регулярно следить за своими детьми с самых первых моментов их языкового поведения. Соблюсти все эти требования удается не всегда, и именно поэтому исследования билингвизма развивались медленно.

Я задаюсь следующим вопросом: быть может, для того, чтобы разработать теорию перевода, необходимо не только рассмотреть множество примеров перевода, но и произвести, по крайней мере, один из трех следующих опытов: сверять переводы, выполненные другими, переводить самому и быть переведенным (или, что еще лучше, быть переведенным, сотрудничая с собственным переводчиком)?

Чтобы заниматься теоретическими размышлениями над процессом перевода, небесполезно обладать его активным или пассивным опытом

Тут можно было бы заметить, что вовсе не обязательно быть поэтом, чтобы разработать дельную теорию поэзии, и можно оценить текст, написанный на иностранном языке, даже зная этот язык преимущественно пассивно. Однако это возражение верно лишь в известной мере. На деле даже тот, кто никогда не писал стихов, обладает опытом собственного языка и мог хоть раз в жизни попытаться (и всегда может попытаться) написать одиннадцатисложник, найти рифму, метафорически изобразить тот или иной предмет или событие. И тот, кто обладает лишь пассивным знанием чужого языка, по крайней мере, испытал на опыте, насколько сложно строить на нем складные фразы. Мне кажется также, что критик-искусствовед, не умеющий рисовать, способен (причем именно поэтому) отметить сложности, кроющиеся в любом виде зрительного изображения; равным образом критик-музыковед, обладающий слабым голосом, может по прямому опыту понять, какое умение нужно для того, чтобы мастерски взять высокую ноту.

Поэтому я полагаю так: чтобы заниматься теоретическими размышлениями над процессом перевода, небесполезно обладать его активным или пассивным опытом. С другой стороны, когда никакой теории перевода еще не существовало, то есть от святого Иеронима до XX в., единственные интересные наблюдения на эту тему были сделаны именно теми, кто переводил сам, и хорошо известно, какие герменевтические затруднения испытывал святой Августин, вознамерившись рассуждать о верных переводах, но обладая при этом слабыми познаниями в иностранных языках (еврейского он не знал совсем, а греческий - очень слабо).

В последние десятилетия появилось много трудов по теории перевода, в том числе и потому, что увеличилось число исследовательских центров, курсов и отделений, посвященных этой проблеме, а также школ письменного и устного перевода. Причины роста интереса к переводоведению многочисленны, но они сходятся воедино: с одной стороны, это явления глобализации, все теснее сближающие друг с другом как целые группы людей, так и отдельных представителей рода человеческого, говорящих на разных языках; затем - развитие интереса к семиотике, благодаря которому понятие перевода становится центральным, даже если оно не выражается напрямую (вспомним хотя бы дискуссии о смысле высказывания, который должен «выживать» при переходе с одного языка на другой), и, наконец, распространение информатики, побуждающее многих к попыткам создания и дальнейшего совершенствования моделей искусственного перевода (и здесь переводоведческая проблема становится решающей - не столько в том случае, когда модель «работает», сколько именно в том, когда она не «работает» в полную силу).

Кроме того, в первой половине XX в. и позже были разработаны такие теории структуры языка (или динамики языков), которые делали упор на явлении радикальной невозможности перевода. Это крепкий орешек и для самих теоретиков, которые, разрабатывая эти теории, отдавали себе отчет в том, что на деле люди переводят , причем уже в течение тысячелетий.

Вульгата - почётный титул, прилагаемый к латинскому переводу Священного Писания. Первая Biblia Vulgata была написана учителем Церкви Иеронимом Стридонским.

Возможно, переводят они плохо - и здесь действительно, можно подумать о дискуссиях, все время будоражащих среду библеистов, склонных постоянно критиковать прежние переводы священных текстов. Тем не менее, сколь бы несостоятельны и неудачны ни были переводы, в которых тексты Ветхого и Нового Заветов дошли до миллиардов верующих, говорящих на разных языках, в этой эстафете от одного языка к другому, от одной вульгаты к другой значительная часть человечества пребывала в согласии относительно основных фактов и событий, переданных этими текстами, от Десяти заповедей до Нагорной проповеди, от историй о Моисее до Страстей Христовых, - и, хотелось бы сказать, относительно духа, животворящего эти тексты.

Перевод основан на чем-то вроде переговоров, поскольку они - именно такой базовый процесс, в ходе которого, дабы нечто получить, отказываются от чего-то другого

Поэтому, даже когда с почти юридической категоричностью утверждается тезис о невозможности перевода, на практике мы всегда сталкиваемся с парадоксом об Ахилле и черепахе: теоретически Ахилл никогда не догонит черепаху, но в действительности, как учит опыт, он ее обгоняет. Положим, теория вдохновляется той чистотой, без которой опыт вполне может обойтись; однако интересная проблема состоит в том, насколько и в чем именно опыт может обойтись без нее. Отсюда мысль о том, что перевод основан на чем-то вроде переговоров, поскольку они - именно такой базовый процесс, в ходе которого, дабы нечто получить, отказываются от чего-то другого; и в конечном счете договаривающиеся стороны должны выйти из этого процесса с чувством разумного и взаимного удовлетворения, памятуя о золотом правиле, согласно которому обладать всем невозможно.

Здесь можно было бы спросить, каковы же договаривающиеся стороны в этом процессе переговоров. Их много, даже если порою они лишены инициативы: с одной стороны, есть текст-источник со своими автономными правами, а порою и фигура эмпирического автора (еще живого) с его возможными притязаниями на контроль, а также вся та культура, в которой рождается данный текст; с другой стороны, есть текст прибытия и та культура, в которой он появляется, с системой ожиданий его предполагаемых читателей, а порою даже с издательской индустрией, предвидящей различные критерии перевода в зависимости от того, для чего создается текст прибытия: для строгой филологической серии или для подборки развлекательных книг. Издатель может даже потребовать, чтобы в переводе детективного романа с русского были убраны диакритические знаки, используемые при передаче имен персонажей, чтобы читателям было легче отождествлять и запоминать их. Переводчик выступает как лицо, ведущее переговоры между этими реальными или потенциальными сторонами, и в таких переговорах прямо выраженное согласие сторон предвидится не всегда.

Однако некоторые подразумеваемые переговоры имеют место и в пактах о достоверности , а они различны для читателей, берущихся за книги по истории, и для тех, кто читает романы: в силу соглашения, существующего уже тысячу лет, последним можно предоставить временное освобождение от обязанности проявлять недоверчивость .

Dire Quasi la Stessa Cosa

Esperienze di Traduzione

© RCS Libri S.p.A. – Milano Bompiani 2003

© А. Коваль, перевод на русский язык, комментарии, 2006. Наследники, 2015

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2015

© ООО “Издательство АСТ”, 2015

Издательство CORPUS ®

Введение

Что значит «переводить»? Первый ответ, и притом обнадеживающий, мог бы стать таким: сказать то же самое на другом языке. Правда, при этом мы, во-первых, испытываем немалые затруднения, пытаясь установить, что́ означает «сказать то же самое», и недостаточно ясно осознаем это в ходе таких операций, как парафраза, определение, разъяснение, переформулировка, не говоря уж о предполагаемых синонимических подстановках. Во-вторых, держа перед собою текст, подлежащий переводу, мы не знаем, что такое то́. Наконец, в некоторых случаях сомнительно даже значение слова сказать.

Мы не намерены подчеркивать центральное положение переводческой проблемы во многих философских дискуссиях и потому не станем приниматься за поиски ответа на вопрос о том, существует ли некая Вещь в Себе в «Илиаде» или в «Ночной песни пастуха, кочующего в Азии» {♦ 1} * (та Вещь в Себе, которая, казалось бы, должна просвечивать или проблескивать вне и поверх всякого языка, на который они переводятся), – или же, напротив, ее не достичь никогда, несмотря на все усилия, к которым станет прибегать другой язык. Залетать так высоко нам не по силам, и на дальнейших страницах мы неоднократно будем спускаться пониже.

Положим, в английском романе некий персонаж говорит: it’s raining cats and dogs. Плох будет тот переводчик, который, думая, что говорит то же самое, переведет это буквально: «дождь льет собаками и кошками» (piove cani е gatti). Это надо перевести «льет как из ведра» (piove а cantinelle или piove соте Dio la manda). Но что́, если это роман фантастический, и написал его приверженец так называемых «фортианских» наук {♦ 2} , и в нем рассказывается, как дождь действительно льет кошками и собаками? Тогда нужно переводить буквально. Согласен. А что́, если этот персонаж идет к доктору Фрейду, дабы поведать ему, что испытывает необъяснимый маниакальный страх перед кошками и собаками, которые, как ему кажется, становятся особенно опасны, когда идет дождь? Переводить опять же нужно будет буквально, но утратится некий оттенок смысла: ведь этот Кошачий Человек озабочен также идиоматическими выражениями.

А если в итальянском романе персонаж, говорящий, что дождь льет кошками и собаками, будет студентом школы Берлица {♦ 3} , не способным удержаться от искушения украсить свою речь вымученными англицизмами? Если перевести буквально, несведущий итальянский читатель не поймет, что этот персонаж употребляет англицизм. А если затем этот итальянский роман нужно будет перевести на английский, то ка́к передать эту привычку уснащать свою речь англицизмами? Неужели придется изменить национальность героя и сделать его англичанином, направо и налево сыплющим итальянизмами, или лондонским рабочим, безуспешно демонстрирующим оксфордское произношение? Это было бы непозволительной вольностью. А если фразу it’s raining cats and dogs произносит по-английски персонаж французского романа? Как перевести ее на английский? Видите, как трудно сказать, что такое то́, которое должно передаться через текст, и как сложно его передать.

В этом и заключается смысл нижеследующих глав: попытаться понять, каким образом, даже зная, что то же самое никогда не говорится, можно сказать почти то же самое. При таком подходе проблема состоит уже не столько в понятии того же самого и не столько в понятии того же самого, сколько в понятии этого почти . Насколько растяжимо это почти ? Все зависит от точки зрения: Земля почти такая же, как Марс, поскольку обе эти планеты вращаются вокруг Солнца и обе они шарообразны. Но Земля может быть почти такой же, как любая другая планета, вращающаяся в какой-то другой солнечной системе; она почти такая же, как само Солнце, поскольку речь идет о небесных телах; она почти такая же, как хрустальный шар предсказателя, как мяч или апельсин. Чтобы установить пределы гибкости, растяжимости этого почти , требуются известные критерии, о которых предварительно ведутся переговоры. Сказать почти то же самое – это процедура, которая, как мы увидим ниже, проходит под знаком переговоров.

* * *

Пожалуй, впервые я стал теоретически заниматься проблемами перевода в 1983 г., объясняя, как я переводил «Упражнения в стиле» Раймона Кено {♦ 4} . В дальнейшем я, кажется, не уделял этому особого внимания вплоть до девяностых годов, когда состоялся ряд моих выступлений по разным случаям на тех или иных конференциях; кроме того, как будет видно в дальнейшем, однажды я изложил часть своего опыта автора, переведенного на другие языки . Проблему перевода нельзя было обойти в моем исследовании «В поисках совершенного языка» (Eco 1993b); к тщательному анализу переводов я обращался, говоря об одном переводе Джойса (Eco 1996), а также о моем собственном переводе «Сильвии» Жерара де Нерваля {♦ 5} (Eco 1999b)

Однако в 1997–1999 гг. в Болонском университете проходили два годичных семинара, где обсуждались докторские работы по семиотике. Семинары были посвящены теме интерсемиотического перевода, то есть всем тем случаям, когда перевод осуществляется не с одного естественного языка на другой, а из одной семиотической системы в другую, от нее отличную: когда, например, роман «переводят» в фильм, эпическую поэму – в комиксы или же пишут картину на тему стихотворения. В ходе обсуждений я обнаружил, что не согласен с частью докторантов и коллег по вопросу об отношениях между переводом «в собственном смысле слова» и переводом, называемым «интерсемиотическим». Предмет спора можно уяснить себе со страниц этой книги; точно так же можно уяснить себе, какие стимулы и побуждения я получил, в том числе (и даже особенно) от тех, с кем расходился во мнении. Мои тогдашние отклики, равно как и выступления других участников, появились в двух специальных номерах журнала VS 82 (1999) и VS 85–87 (2000).

Между тем осенью 1998 г. Торонтский университет пригласил меня на курс лекций в честь профессора Эмилио Годжо, в ходе которых я стал пересматривать свои мысли по этому вопросу. Итоги этих докладов были затем опубликованы в томике «Опыты о переводе» (Eco 2001).

Наконец, в 2002 г. я прочел в Оксфорде восемь Вайденфельдских лекций, все на ту же тему, где в конце концов развил понятие перевода как переговоров .

В этой книге воспроизводятся очерки, написанные по вышеуказанным поводам, со множеством новых рассуждений и примеров, поскольку я уже не связан обязательным временем отдельных докладов или выступлений на той или иной конференции. Тем не менее, несмотря на эти значительные прибавления и на иную организацию материала, я попытался сохранить разговорный тон, в котором были выдержаны мои прежние тексты.

* * *

Разговорный тон объяснялся и объясняется тем, что на нижеследующих страницах, где, несомненно, вступают в игру различные аспекты теории перевода, я всегда исхожу из конкретного опыта. Можно сказать иначе: опыт может вспомниться в связи с какими-либо теоретическими проблемами, которыми занимаются сегодня в исследованиях по переводоведению, но эти теоретические проблемы всегда возникают благодаря опыту, по большей части личному.

Тексты по переводоведению зачастую не удовлетворяли меня именно потому, что в них богатство теоретических рассуждений не облечено в надежные латы примеров. Конечно, это относится не ко всем книгам или очеркам на эту тему, и я думаю, например, о том, какое богатство примеров собрано в книге Джорджа Стайнера «После Вавилона» (Steiner 1975). Но во многих других случаях у меня возникало подозрение, что теоретик перевода сам никогда не переводил и потому говорит о том, в чем не имеет непосредственного опыта .

Поэтому я полагаю так: чтобы заниматься теоретическими размышлениями над процессом перевода, небесполезно обладать его активным или пассивным опытом. С другой стороны, когда никакой теории перевода еще не существовало, т. е. от святого Иеронима {♦ 6} до XX в., единственные интересные наблюдения на эту тему были сделаны именно теми, кто переводил сам, и хорошо известно, какие герменевтические затруднения испытывал святой Августин, вознамерившись рассуждать о верных переводах, но обладая при этом слабыми познаниями в иностранных языках (еврейского он не знал совсем, а греческий – очень слабо).

Добавлю, что в жизни мне пришлось сверять множество переводов, сделанных другими людьми, – как в ходе продолжительного издательского опыта, так и в качестве руководителя серий научных очерков; что я перевел две книги, потребовавшие немалых усилий, – «Упражнения в стиле» Раймона Кено и «Сильвию» Жерара де Нерваля, – посвятив обеим долгие годы; и, как автор научных и художественных произведений, я работал в тесном контакте со своими переводчиками. Я не только контролировал переводы (по крайней мере, на те языки, которые я в той или иной степени знаю, и именно поэтому буду часто цитировать переводы Уильяма Уивера, Буркхарта Кребера, Жана-Ноэля Скифано, Элены Лосано и других), но предварительно и в ходе работы вел с переводчиками долгие беседы, так что обнаружил: если переводчик или переводчица смекалисты, они могут объяснить проблемы, возникающие в их языке, даже тому автору, который его не знает, и даже в этих случаях автор может выступить сотрудником, предлагая свои решения или же указывая, какие вольности они могут допустить в своем тексте, дабы обойти препятствие (так у меня часто случалось с Еленой Костюкович, переводчицей на русский, с Имре Барна, переводившим на венгерский, с Йондом Буке и Патти Кроне, переводившими на нидерландский, с Масаки Фудзимура и Тадахико Вада, переводившими на японский).

Вот почему я решил говорить о переводе, отталкиваясь от конкретных проблем, которые по большей части касаются моих собственных сочинений, и ограничиться упоминаниями решений теоретических только на основе этого опыта in corpore vili * .

Приняв такое решение, я подвергаю себя двоякой опасности: во-первых, проявить нарциссизм, а во-вторых, полагать, будто мое истолкование моих книг возобладало над их истолкованием другими читателями, в числе которых in primis ** – мои переводчики. А ведь с этим принципом я сам полемизировал в таких книгах, как «Роль читателя» {♦ 7} и «Пределы интерпретации». Первая опасность неизбежна – но, по сути дела, я веду себя как те носители опасных для общества болезней, которые соглашаются открыто рассказать людям и о своем нынешнем состоянии, и о принимаемых ими мерах лечения, дабы принести пользу другим. Что же касается второй опасности, надеюсь, что на нижеследующих страницах будет видно, что я всегда указывал своим переводчикам на критические места своих текстов, способные породить двусмысленности, советуя им обратить на это внимание и не пытаясь оказать влияние на их истолкование. В иных случаях я отвечал на их прямые просьбы, когда они спрашивали меня, какое из различных решений я принял бы, если бы мне пришлось писать на их языке; и в этих случаях мое решение обретало силу закона, поскольку в конечном счете на обложке книги стоит мое имя.

С другой стороны, в своем опыте автора, переводимого на другие языки, я постоянно ощущал конфликт между необходимостью в том, чтобы перевод был «верен» написанному мною, и волнующим открытием того, как мой текст мог (а подчас и должен был ) преобразиться, облекаясь в слова другого языка. И, хотя порой я понимал, что перевод невозможен (правда, такие случаи всегда тем или иным образом разрешались), еще чаще я замечал возможности: иначе говоря, я замечал, как при соприкосновении с другим языком текст выказывал потенциалы истолкования, которые не были известны мне самому, и как подчас перевод мог улучшить оригинал (я говорю «улучшить» именно в отношении к тому намерению, которое сам текст внезапно проявлял, независимо от того исходного намерения, которое было у меня как у эмпирического автора).

* * *

Эту книгу, исходящую из личного опыта и родившуюся из двух циклов лекций, я не выдаю за книгу по теории перевода (и она лишена соответствующей систематичности) по той простой причине, что неисчислимые проблемы переводоведения она оставляет открытыми. Я не говорю об отношениях с греческими и латинскими классиками просто потому, что никогда не переводил Гомера и мне не доводилось выносить суждение о том или ином гомеровском переводе для серии классических авторов. О так называемом интерсемиотическом переводе я говорю лишь от случая к случаю, поскольку никогда не снимал фильм по роману и не ставил балет по стихотворению. Я не касаюсь постколониальных тактик и стратегий приспособления того или иного восточного текста к восприятию других культур, поскольку не мог ни следить за переводами моих текстов на арабский, персидский, корейский или китайский, ни обсуждать эти переводы. Мне никогда не приходилось переводить тексты, написанные женщиной (и не потому, что по привычке перевожу только мужчин: за всю свою жизнь я перевел лишь двоих из них), и не знаю, с какими проблемами мне пришлось бы столкнуться. В отношениях с некоторыми моими переводчицами (на русский, испанский, шведский, финский, нидерландский, хорватский, греческий) с их стороны я встречал такую готовность примениться к моему тексту, что не сталкивался ни с какой волей к «феминистскому» переводу .

Несколько абзацев я уделил слову «верность», поскольку автор, следящий за своими переводчиками, всегда исходит из подразумеваемого требования верности. Понимаю, что это слово может показаться устаревшим ввиду высказываний отдельных критиков, утверждающих, что в переводе в счет идет лишь результат, реализующийся в тексте и языке прибытия – особенно в определенный исторический момент, когда предпринимается попытка актуализовать текст, созданный в другие эпохи. Но понятие верности связано с убеждением в том, что перевод представляет собой одну из форм истолкования и, даже исходя из восприятия и культуры читателя, он всегда должен стремиться к тому, чтобы воспроизвести намерение – не скажу «автора», но намерение текста : то́, что текст говорит или на что он намекает, исходя из языка, на котором он выражен, и из культурного контекста, в котором он появился.

Предположим, в каком-нибудь американском тексте один персонаж говорит другому: you are just pulling my leg. Переводчику не следует передавать это буквально: «ты только тянешь меня за ногу» или «да ты водишь меня за ногу»; правильно будет «ты пытаешься обвести меня вокруг пальца» (mi stai prendendo in giro) или, еще лучше, «ты меня за нос водишь» (mi stai prendendo per il naso). При буквальном переводе получится оборот, в итальянском настолько непривычный, что мы вынуждены будем предположить, будто персонаж (а вместе с ним и автор) изобретают какую-то дерзкую риторическую фигуру, – а это не так, поскольку персонаж использует то, что в его языке является устойчивым выражением. Напротив, если заменить «ногу» – «носом», итальянский читатель окажется в той же ситуации, в которую автор текста хотел бы поместить читателя английского. Итак, вот пример того, как кажущаяся неверность (текст не переводится буквально) оказывается в конце концов актом верности. Об этом почти теми же словами говорил святой Иероним, покровитель переводчиков: при переводе нужно non verbum е verbo sed sensum exprimere de sensu * – хотя мы увидим, что это утверждение тоже может приводить ко многим двусмысленностям.

Итак, переводить – значит понять внутреннюю систему того или иного языка и структуру данного текста на этом языке и построить такую текстуальную систему, которая в известном смысле может оказать на читателя аналогичное воздействие – как в плане семантическом и синтаксическом, так и в плане стилистическом, метрическом, звукосимволическом, – равно как и то эмоциональное воздействие, к которому стремился текст-источник 1 .

Отрывок из книги итальянского философа Умберто Эко «Сказать почти то же самое», в которой он размышляет о компромиссной сущности перевода, неразличимой с точки зрения чистой теории.

Что значит «переводить»? Первый ответ, и притом обнадеживающий, мог бы стать таким: сказать то же самое на другом языке. Правда, при этом мы, во-первых, испытываем немалые затруднения, пытаясь установить, чтó означает «сказать то же самое», и недостаточно ясно осознаем это в ходе таких операций, как парафраза, определение, разъяснение, переформулировка, не говоря уж о предполагаемых синонимических подстановках. Во-вторых, держа перед собою текст, подлежащий переводу, мы не знаем, что такое тó. Наконец, в некоторых случаях сомнительно даже значение слова сказать.

Мы не намерены подчеркивать центральное положение переводческой проблемы во многих философских дискуссиях и потому не станем приниматься за поиски ответа на вопрос о том, существует ли некая Вещь в Себе в «Илиаде» или в «Ночной песни пастуха, кочующего в Азии» (та Вещь в Себе, которая, казалось бы, должна просвечивать или проблескивать вне и поверх всякого языка, на который они переводятся), - или же, напротив, ее не достичь никогда, несмотря на все усилия, к которым станет прибегать другой язык. Залетать так высоко нам не по силам, и на дальнейших страницах мы неоднократно будем спускаться пониже.

Положим, в английском романе некий персонаж говорит: it’s raining cats and dogs. Плох будет тот переводчик, который, думая, что говорит то же самое, переведет это буквально: «дождь льет собаками и кошками» (piove cani е gatti). Это надо перевести «льет как из ведра» (piove, а cantinelle или piove соте Dio la manda). Но чтó, если это роман фантастический, и написал его приверженец так называемых «фортианских» наук, и в нем рассказывается, как дождь действительно льет кошками и собаками? Тогда нужно переводить буквально. Согласен. А чтó, если этот персонаж идет к доктору Фрейду, дабы поведать ему, что испытывает необъяснимый маниакальный страх перед кошками и собаками, которые, как ему кажется, становятся особенно опасны, когда идет дождь? Переводить опять же нужно будет буквально, но утратится некий оттенок смысла: ведь этот Кошачий Человек озабочен также идиоматическими выражениями.

А если в итальянском романе персонаж, говорящий, что дождь льет кошками и собаками, будет студентом школы Берлица, не способным удержаться от искушения украсить свою речь вымученными англицизмами? Если перевести буквально, несведущий итальянский читатель не поймет, что этот персонаж употребляет англицизм. А если затем этот итальянский роман нужно будет перевести на английский, то кáк передать эту привычку уснащать свою речь англицизмами? Неужели придется изменить национальность героя и сделать его англичанином, направо и налево сыплющим итальянизмами, или лондонским рабочим, безуспешно демонстрирующим оксфордское произношение? Это было бы непозволительной вольностью. А если фразу it’s raining cats and dogs произносит по-английски персонаж французского романа? Как перевести ее на английский? Видите, как трудно сказать, что такое тó, которое должно передаться через текст, и как сложно его передать.

В этом и заключается смысл нижеследующих глав: попытаться понять, каким образом, даже зная, что то же самое никогда не говорится, можно сказать почти то же самое.

При таком подходе проблема состоит уже не столько в понятии того же самого и не столько в понятии того же самого, сколько в понятии этого почти. Насколько растяжимо это почти? Все зависит от точки зрения: Земля почти такая же, как Марс, поскольку обе эти планеты вращаются вокруг Солнца и обе они шарообразны. Но Земля может быть почти такой же, как любая другая планета, вращающаяся в какой-то другой солнечной системе; она почти такая же, как само Солнце, поскольку речь идет о небесных телах; она почти такая же, как хрустальный шар предсказателя, как мяч или апельсин.

Чтобы установить пределы гибкости, растяжимости этого почти, требуются известные критерии, о которых предварительно ведутся переговоры. Сказать почти то же самое - это процедура, которая, как мы увидим ниже, проходит под знаком переговоров.

Кроме того, в первой половине XX в. и позже были разработаны такие теории структуры языка (или динамики языков), которые делали упор на явлении радикальной невозможности перевода. Это крепкий орешек и для самих теоретиков, которые, разрабатывая эти теории, отдавали себе отчет в том, что на деле люди переводят, причем уже в течение тысячелетий.

Однако некоторые подразумеваемые переговоры имеют место и в пактах о достоверности, а они различны для читателей, берущихся за книги по истории, и для тех, кто читает романы: в силу соглашения, существующего уже тысячу лет, последним можно предоставить временное освобождение от обязанности проявлять недоверчивость.

Книжка замечательна прежде всего одним признанием. Говоря о своих бесконечных скрытых и не очень цитатах, отсылках к памятникам истории, литературы, культуры и тд, Эко внезапно говорит: "Иногда я задаюсь вопросом: не пишу ли я романы только для того, чтобы позволить себе эти отсылки, понятные лишь мне самому?" Гм, как будто в этом кто-то когда-то сомневался?

В целом - очень воодушевляет. Читала, ничего не понимала, не знала половины слов и чувствовала себя просто непроходимой тупицей, невеждой и неучью. Что вселяет надежду, что, может быть, еще не все потеряно и кто-нибудь все-таки возьмет меня замуж Если серьезно, то говоря, что это книга не по теории перевода, Эко, конечно, кокетничает. Может быть, она и не, но не зная теорию перевода и не имея соответствующего профессионального образования, понять ее полностью вряд ли возможно. То, что Эко пишет, выходит за рамки "общей эрудиции" и относится скорее к предметам сугубо *профессиональным*, к науке в чистом виде. Этим Эко очень сильно отличается от аналогичных креативов Норы Галь или Корнея Чуковского. И Галь, и Чуковского прекрасно и с пользой можно читать, если бы просто знаешь на определенном уровне два языка - или хотя бы только русский. Для чтения Эко этого совершенно недостаточно.

В книге много примеров, но много и теории. Если та же Галь рассматривает исключительно частные случаи, подводя их к некому общему, весьма простому выводу (думайте, не хальтурьте, прочитывайте вслух и тд), то Эко идет от обратного. Он исходит от теории, и подкрепляет ее практическими примерами. С одной стороны, это довольно полезно и интересно, и с большей частью того, что он говорит о том, как надо переводить, я согласна. Другое дело, что теория перевода как таковая, сотня трактовок, что есть перевод и какие бывают виды и уровни перевода - это меня лично интересует довольно мало. Это действительно темы, которые будут интересны только профессионалу - точно так же, как любой человек может прочитать и по большей части понять статью в "Хозяйстве и праве" - но только профессиональный юрист оценит тонкие оттенки смысла, связанные с использованием терминов, имеющимися тенденциями в теории и законодательстве и тд. Чтобы оценить по достоинству работу Эко, надо быть переводчиком не только по занятию, но и по профессии.

Еще один момент - недостаток языка и недостаток культуры. Все-таки культура, которой оперирует Эко, мне в достаточной степени чужда - и наоборот, естественно. Очень плохо читать это, не зная итальянского - потому что Эко, естественно, работает прежде всего с итальянским языком и переводами с и на итальянский. Помимо этого он приводит примеры на языках, которыми владеет: английский, французский, немецкий, испанский. Я лично, увы, знаю только английский и французский, а этого все-таки недостаточно.

Кстати, вынесла из книги ценную, но не относящуюся к предмету мысль: не стоит и пытаться читать Эко на других языках, кроме русского. Объяснюсь: разбирая переводы, он, разумеется, берет прежде всего собственные тексты в различных переводах. Описывает сначала скрытые метафоры и вообще что он хотел сказать и о чем он хотел, чтобы читатель догадался. Потом - как это передано в различных переводах. Во-первых, надо действительно блестяще знать иностранный язык, чтобы, не будучи носителем, суметь углядеть в иностранном переводе Эко подобные игры - в большинстве случаев оно ускользает от внимания, потому что слишком много сил уходит на простое понимание текста. В примечаниях дан подстрочный перевод других переводов, так что можно оценить все различия. Эко не цитирует русский перевод Елены Костюкович, но насколько я помню и насколько могу сравнить - он действительно очень классный. Английский мне показался едва ли не худшим. Так что читать Эко в иностранном переводе - это все равно, что делать из его сложнейшего, с двойным, а то и с тройным дном текста - просто детективную историю, скажем, то есть лишать себя большей доли удовольствия.

И вообще, вчитываясь в моменты, которые он разбирает и разъясняет в собственных переводах чужих текстов, я все больше убеждаюсь, что Эко - литература не просто не для всех, но и для определенного возраста. Потому что для понимания хотя бы половины его референций необходим огромный культурный багаж, а все понять вряд ли возможно, не будучи самим Умберто Эко. Причем нужно не просто знать о чем-то - нужно, чтобы какой-то культурный момент засел в тебе достаточно крепко и был узнаваем. Скажем, Эко где-то цитирует "Обрученных". Боже, я пыталась читать их сто лет назад, ниасилила и бросила, и естественно, я их не опознаю и цитату не оцению. Читать и не узнавать в данном случае равно читать и не понимать.

Возвращаясь к "Опытам о переводе" - высшего лингвистического образования не хватает очень и очень ощутимо, хоть предмет и безумно интересен. Не так непонятно, как читать монографию по биохимии, будучи кромешным гуманитарием, но тем не менее весьма ощутимо, что какие-то важные мысли и идеи ускользают от восприятия именно за счет незнания всей предыдущей теории.